1925 год. Технологический институт в Москве. Перед входом — толпа. Все спрашивают: «Нет ли лишнего билетика?» Огромный зал набит до отказа. Лишь в партере, в первых рядах, забронированных начальством, есть свободные места — «сиятельные господа» задерживаются. На сцену выходит Маяковский. Огромный, в своей знаменитой желтой кофте. Он оглядывает зал и делает широкий жест в сторону переполненной галерки:
— Эй, молодежь, сыпьте сюда, есть свободные места. «Молодежь», сметая контролеров, заполняет «господские» места. Вечер поэзии! Вечер культурного обмена между поэтом и его поклонниками...
Если применить нынешние термины, то рейтинг Маяковского среди населения был очень высокий. И, когда неожиданное самоубийство Есенина повлекло череду подражательных смертей, именно Маяковский своим авторитетом прервал эту кошмарную моду на добровольный уход из жизни. Он сделал это достаточно деликатно, не умаляя талант Есенина (хотя при жизни посмеивался над сентиментальной тематикой Сергея), отрицая сплетни и грязные намеки на причину смерти. Критики бормочут:
Этому вина...
То да се...
А главное,
Что смычки мало,
В результате
Много пива и вина...
...осуществись такая бредь,
на себя бы
раньше наложили руки.
Лучше уж
От водки умереть,
Чем от скуки!
В этом стихотворении поэт отчетливо высказал свое идеологическое кредо:
Для веселия
Планета наша
Мало оборудована,
Надо
Вырвать
Радость
У грядущих дней.
Использовав в последних строках перефраз есенинского посмертного стихотворения:
В этой жизни
Помереть
Не трудно.
Сделать жизнь
Значительней трудней.
Раздумья о месте поэта в человеческом обществе, о предназначении поэта — частая тема в творчестве Маяковского. О себе он всегда говорил конкретно: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо», «Я — ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный», «...я подниму как большевицкий партбилет все сто томов моих партийных книжек».
Начав с талантливых, несколько абстрактных стихов, поэт очень быстро перешел к конкретизации своего творчества. Он был уверен, что в это тяжелое время периода построения нового общества его талант надо поставить на служение этому строительству. Ради этой благородной цели Маяковский не стеснялся «сам себя усмирять (усмирял), становясь на горло собственной песне». Он много времени отдает пропагандистским Окнам РОСТА, не брезгует писать рекламные и агитационные стишки. «Нигде кроме как в Моссельпроме», «Воду пейте оную только кипяченую». Некоторые его стихи носят почти газетную, публицистическую направленность : «Мару-ся отравилась», «Нашему юношеству», «Общее руководство для начинающих подхалимов», «Рассказ Хренова о Кузнецк-строе и о людях Кузнецка...».
В обращении к фининспектору Маяковский лаконично формулирует трудность поэтического ремесла:
Поэзия —
Та же добыча радия.
В грамм добыча,
В год труды.
Изводишь
Единого слова ради
Тысячи тонн
Словесной руды.
И там же Маяковский высказывает тезис, который лапидарно характеризует общую сущность поэзии: «Поэзия — вся!
— езда в незнакомое».
Какая точность формулировки. Именно в незнаемое, неведомое.
Поэт — нерв и совесть эпохи. Он в долгу «перед Бродвейской лампионией, \ перед вами, багдадские небеса, \ перед Красной Армией, перед вишнями Японии — \ перед всем, про что не успел написать».
Свой долг Владимир Маяковский выплатил сполна. И не его вина, что коммунистические идеалы, которым он поклонялся, оказались искаженными в грязных лапах нечестных и корыстных правителей. Он шагнул в смерть, но одновременно он шагнул в будущее. Ритмично и широко, как в «Левом марше», прошел он через годы и гордо встал на площади его имени. Там, где собираются самые искренние поэты.
