МЛ. Волошин; «Успех последних произведений Леонида Андреева представляет знаменательное явление, как свидетельство о состоянии души русского общества в эпоху революционной смуты. Он указывает на точный уровень нравственных и философских запросов большой публики.
Истинные произведения искусства дают душе новую полноту, даже проповедуя пессимизм и отрицание. Главные же особенности произведений Леонида Андреева в том, что они оставляют в душе новое чувство пустоты — точно вынимают из неё нечто.
Описание того мертвящего равнодушия, которым заражал взгляд воскрешённого Елеазара (Лазаря), передаёт состояние читателя, воспринявшего одно из последних произведений Леонида Андреева.
Но он, открыв тайну бесцельности жизни, не остаётся молчаливым, подобно Елеазару.
Во всех его произведениях слышится особая интонация пророческой исступлённости, которая требует от читателя либо полного согласия, либо открытой борьбы. Либо “верую и исповедую!”, либо побивание камнями проповедника.
Это настоятельное и личное обращение к читателю особенно подчёркнуто в “Жизни Человека” той безличной формой, которая, называя действующих лиц не именами собственными, а именами нарицательными (“Человек”, “Жена Человека”, “Сын Человека”), говорит читателю: “Так и ты. Так и каждый”.
Спорить с художественным произведением нельзя. Истинное художественное произведение вырастает в душе так же органично и бессознательно, как цветок растения. Его можно разбирать, толковать, но нельзя опровергать. Произведения же Леонида Андреева требуют возражений. Их можно и должно оспоривать. Этим они выдают проповедническую сущность, прикрытую формами художественного произведения.
В целом ряде предшествующих произведений Леонида Андреева чувствовалось присутствие некоторой правящей силы, которая до сих пор не была названа. Ей поклонялся и с нею боролся Василий Фивейский, и во имя её устраивались кровавые гекатомбы в “Красном смехе”.
В “Жизни Человека” Леонид Андреев впервые показывает её лицо и даёт ей имя. Это “Некто в сером”, называемый “Он”.
Герой “Жизни Человека” — “Он”, а не “Человек”, ибо герой трагедии — воля, а не безвольная и слепая марионетка, нерво выкрикивающая слова протеста».
B.JI. Андреева: В холле наверху висела картина, нарисованная папой разноцветными мелками. Это головы Иисуса Христа и Иуды Искариота. Они прижались друг к другу, один и тот же терновый венец соединяет их. Но как они не похожи!
И странная вещь: несмотря на то что сходства нет никакого, по мере того как всматриваешься в эти два лица, начинаешь замечать удивительное, кощунственное подобие между светлым ликом Христа и звериным лицом Иуды Искариота — величайшего предателя всех времён и народов. Одно и то же великое, безмерное страдание застыло на них. Постепенно начинает казаться, что губы Христа искривлены той же судорожной гримасой, что тот же скрытый ужас смерти проглядывает сквозь одухотворённую бледность его лица, таится под закрытыми веками глаз, прячется в фиолетовых тенях около рта. Кажется, что от обоих лиц веет одинаковой трагической обречённостью.
Они рады бы отделиться друг от друга, но терновый венец связывает их неразрывно — так и кружатся в нелепой, безумной пляске, заламывая худые окровавленные руки».
