Проблема человека и власти в прозе А. И. Солженицына

1. Вопросы морали и нравственности в публицистике Солженицына.
2. Решение социальных вопросов по нравственным человеческим категориям.
3. Покаяние — составляющая часть истории.
4. Верность предположений Солженицына о власти и человеке.

«Первое, кому мы принадлежим, это человечество», — писал в своих публицистических очерках А. И. Солженицын. Для него эта проблематика имела первостепенное значение. В его известных произведениях и малоизвестной публицистике очень остро рассматриваются вопросы совести и справедливости. В «Ответе трем студентам» понятия «справедливость» и «совесть» занимают наиглавнейшее место: «Справедливость есть достояние протяженного в веках человечества и не прерывается никогда — даже когда на отдельных «суженных» участках затмевается для большинства. Очевидно, это понятие человечеству врожденно, ибо нельзя найти другого источника.

Справедливость существует, если существуют хотя бы немногие, чувствующие ее. Любовь к справедливости мне представляется чувством отдельным от любви к людям (или совпадающим с нею лишь частично). И в те массово развращенные эпохи, когда встает вопрос: а для кого стараться? А для кого приносить жертвы? можно уверенно ответить: для справедливости. Она совсем не релятивна, как и совесть. Она, собственно, и есть совесть, но не личная, а всего человечества сразу. Тот, кто ясно слышит голос собственной совести, тот обычно слышит и ее голос».

Солженицын говорит о недостаточности нашего разума, «чтобы объяснить и предвидеть ход истории» и тем более «планировать» ее, рекомендуя во всякой общественной ситуации поступать по справедливости, «жить по правде». Может быть, этим неверием в реальность объяснения, предвидения и планирования хода истории, объясняется тот факт, что вопреки объявлению Солженицына то монархистом, то теократом, то авторитаристом, сам Солженицын ни разу не предложил в категорической форме какого-то определенного устройства для России будущего. Он твердо знает, чего он не хочет для России, и готов выверять ее путь по компасу совести и справедливости, но не планирует конкретных форм ее будущего. И «Красное колесо», от которого читатели ждали ответов на вопросы «кто виноват?» и «почему это произошло?», помогает при внимательном подходе к написанному увидеть лишь, как это произошло на самом деле, а решать «почему» читатель должен самостоятельно. Нравственный идеал Солженицына продиктовал ему в качестве выхода из тоталитарного тупика призыв «жить не по лжи», обращенный ко всем и каждому.

Солженицын конца 1960-х—начала 1970-х годов погружен в морально-этические проблемы, подчинен идее чисто нравственного разрешения всех социальных конфликтов'. Не может человеческое общество быть освобождено от законов и требований, составляющих цель и смысл отдельных человеческих жизней. «Это очень человечно: применить даже к самым крупным общественным событиям или людским организациям, вплоть до государств и ООН, наши душевные оценки: благородно, подло, смело, трусливо, лицемерно, лживо, жестоко, великодушно, справедливо, несправедливо». И ясно: какие чувства преимущественно побеждают в людях данного общества, «те и окрашивают собой в данный момент все общество, и становятся нравственной характеристикой уже всего общества». Главная идея Солженицына здесь — не избегать рассмотрения общественных явлений, вопросов власти в категориях индивидуальной душевной жизни и индивидуальной этики. Не менее важно и то, насколько чувства и взгляды людей в обществе свободны предопределять их поведение и политику государства. Сегодня в мире есть страны, в которых преимущественные чувства, настроения, понятия общества действительно становятся его поведенческой доминантой, в существенной мере подчиняющей себе политику государственной власти. И здесь самое время и место предъявлять «людям данного общества», а значит и всему обществу, высокие моральные требования. Между тем, в условиях тоталитарных внешняя и внутренняя политика государства — это абсолютная прерогатива власти. Государственная установка предопределяет не только личное и общественное поведение, но и, в существенной мере, субъективные и коллективные чувства. Одно из субъективных чувств — раскаяние. «Сильное движение раскаяния мы видим и в нашу расчетливую беспокаянную эпоху — у страны, несущей на себе вину двух мировых войн». Покаяние благотворно, когда оно сбалансировано ответным благородством адресата раскаяния. В противном случае оно может стать орудием самоуничтожения. Эти идеи Солженицын высказывает в своем сборнике «Из-под глыб», где рассматривает политику и национальный вопрос. Он пишет: «Дар раскаяния был послан нам щедро, когда-то он заливал собою обширную долю русской натуры. Неслучайно так высоко стоял в нашей годовой череде прощеный день. В духе допетровской Руси бывали толчки раскаяния — вернее массового религиозного покаяния». Русские люди, ведомые раскаянием, прощали долги, кабалу, отпускали на волю холопов, и тем значительно смягчался жестокий быт. « И террор Ивана Грозного ни по охвату, ни тем более по методичности не разлился до сталинского во многом из-за покаянного опамятования царя».

Анализируя работы и выступления Солженицына, посвященные политической проблематике и власти, необходимо иметь в виду, что все сказанное и написанное Солженицыным относится к догорбачевской эре. Однако на тот момент режим Горбачева ни в чем не изменил коммунистическим традициям, а потому и Солженицын в то время не делал никаких заявлений, корректирующих его прежние высказывания. В частности, статья «Чем грозит Америке плохое понимание России» осталась в неизменном виде. По Солженицыну, люди, формирующие общественное мнение, а зачастую и политику Запада, «допускают сегодня новые, свежие просчеты, — которые неизбежно ударят в будущем и ударят смертельно». И самые распространенные ошибки здесь две. Одна — непонимание тотальной враждебности коммунизма всему человечеству. Что он « неизлечим, что у него нет лучших вариантов, что идеологически он не может прожить без террора. Вторая ошибка: мировую болезнь коммунизма неразделимо смешивают с той страной, которой он овладел первой — Россией. Это непонимание становится трагичным и угрожает всем народам, причем американскому «никак не позже и не меньше, чем русскому».

Политике, власти и человеку было посвящено множество очерков и статей Солженицына. Сейчас часть этих вопросов — например, национальный вопрос, стал еще более актуальным. Часть предположений Солженицына полностью подтвердилась, часть оказалась частично неверной и не была подтверждена историей. Но то, что Солженицын в тот период истории решался писать, о чем и как писал, это действительно являлось подвигом, хотя при современной политике всеобщей гласности, иногда даже чрезмерной, молодое поколение не всегда может назвать такую смелость подвигом. То, что было подвигом и то, за что человек был вынужден уехать из страны и долгое время провести вдали от родины, сейчас — самое обычное дело.