Образ солнца в художественной системе К. Бальмонта ...

Символисты — мощное литературное течение рубежа веков. К числу символистов принадлежал и Константин Бальмонт. Символ — главное средство выразительности в его поэзии, но если большинство поэтов посредством символа осмысливали мир, то Бальмонт с этой помощью постигал себя. Сосредоточенность на самом себе характерна для его творчества. Он сам был смыслом, темой, центральным образом и сущностью своих стихов. Илья Эренбург очень точно охарактеризовал это: «Бальмонт ничего в мире не заметил, кроме собственной души». Действительно, внешний мир существовал для него лишь затем, чтобы он мог выразить свое поэтическое «я».

Поэт следил за неожиданными поворотами своей мысли, словно это было самое увлекательное занятие в мире. Его впечатления менялись, как время суток на картинах импрессионистов. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах бегущие мгновения, летящее время, возведя его в философский принцип:

Возможно, поэтому центральным образом его поэзии стало солнце — светило, никогда не стоящее на месте, по которому люди этой самое время измеряют. Зенита творчество Бальмонта достигает в сборниках начала 1900-ых: «Горящие здания» (1900), «Будем, как солнце» (1903). Мотив горения, солнечного света не оставляет его поэзию и потом; в 1917 г. он создал не знающую себе аналогов в мировой поэзии книгу «Сонеты солнца, меда и луны».

В центре поэтического универсума Бальмонта находятся образы стихий света: огонь, солнце. Солнце только в представлениях людей — образ тепла и света. На самом деле это равнодушная стихия, царящая над миром. Поэт стремится шокировать публику своей демонической позой, «горящими зданиями» (образ, восходящий к «мировому пожару» Ф. Ницше). Автор поет «гимны» пороку, протягивает руку через века римскому императору-злодею Нерону. Эти образы, соседство с великими людьми-огнепоклонниками (Нерон, Ницше) проявляют отношение Бальмонта к миру. Он видит себя выше всех.

Большинство соратников по перу сочли маскарадными «сверхчеловеческие» претензии Бальмонта в его стихах, чуждых «женственной природе» «поэта нежности и кротости».

Разные люди по-разному трактовали символ солнца у Бальмонта. Вячеслав Иванов оправдывал максимализм стихов Бальмонта. Он видел в них желание резкими метафорами подчеркнуть силу неприятия любых правил и норм, стремление «утвердить бытие в крайностях тьмы и света».

Бальмонту приписывали революционность, ведь огненная стихия близка народному бунту, цвет огня — красный. Бальмонт и в самом деле отдал дань социальному протесту, но это, как для многих поэтов его времени, не было политической революционностью. Ему ближе общий анархический бунт «негодующего при виде несправедливости» поэта. Бунт, который чем-то сродни скандальной славе. Собственно революцию Бальмонт не принял и эмигрировал.

На меня Бальмонт производит впечатление человека, недостаточно сильного внутренне, который пытается посредством приобщения к высоким стихиям укрепить собственную веру в себя, увеличить свои силы и «дотянуться-таки до солнца». Он объявил себя «жрецом солнца», но, как известно, языческие жрецы посредством служения пытались приобрести частицу божественного качества. Так и Бальмонт, призывая к себе силы светила, хотел подняться на небо, наполниться энергией. Однако это был слабый человек.

Конец жизни он провел в психиатрической лечебнице и умер, слушая свои стихи. По-моему, такая смерть как нельзя больше отвечает его жизни и творчеству. Бальмонт слушал только себя, любовался только собой и хотел, возможно, производить на людей такое же впечатление, какое на него производили имена великих, как солнце, людей. В его стихах слышатся интонации человека, страдавшего манией величия.