Леверкюн Адриан — гениальный немецкий композитор. Его жизнь отнесена автором к первой половине XX в. Томас Манн называл свой роман «книгой конца» и понимал его как роман о трагических потрясениях современной ему немецкой истории, о состоянии культуры и мира. Фигура главного героя не только связана с текущей жизнью, но и отдалена от нее. Он не столько ее участник, сколько сгусток смысла, завораживающее воплощение ее трагической сути. Намерения автора обозначены уже в названии: Л. А. уподоблен персонажу старой немецкой народной книги — чернокнижнику доктору Фаустусу, вступившему в греховный сговор с чертом. Роман затрагивает, как часто у Томаса Манна, первопричины. Под ногами у героев бездна. Не случайно первая дата, отмечающая начало главного действия — 1904—1905 гг., — стоит только после сотой страницы. Центр романа — власть иррационального, демонического над судьбой героя, а шире — над судьбами современного мира. Автор, однако, ограничивает разгул этой стихии уже самим построением романа. Повествование передано «гуманно чистой, простой душе» — скромному филологу Серенусу Цейтблому, со страхом и состраданием рассказывающему о жизни своего друга. Собственный голос Л. А. откровенней звучит лишь в двух кульминационных эпизодах романа — в покаянной речи современного доктора Фаустуса перед собравшимися (в конце романа) и в письме к Серенусу Цейтблому о встрече с чертом. Обычно его голос не слышен, что создает необходимую автору дистанцию по отношению к герою и возможность игры между разными уровнями содержания. Речь Цейтблома — это не речь романа. Традиционно гуманитарное мышление пародируется. Роман знает о себе и герое больше, чем говорит рассказчик. Введение повествователя открывало и другие возможности приподнять героя над текущей историей и в то же время накрепко связать его с ней. Л. А. родился в 1885 г. Его сознательная жизнь оборвалась помешательством в 1930-м. Цейтблом же ведет свои записки в годы второй мировой войны, когда на немецкие города падают бомбы союзников, так что, как говорится в авторском комментарии, «дрожание его руки получает двоя кое и вместе с тем однозначное объяснение в грохоте отдаленных взрывов и во внутреннем содрогании». Один временной план монтируется с другим, выдуманным, резко его перебивающим, но сообщающим ему историческую перспективу.
Композиция «Доктора Фаустуса» построена так, будто постепенно вводит все новые и новые предметы. Перед читателем как будто традиционное жизнеописание. Цейтблом рассказывает сначала о семье Л. А., о его детстве, прошедшем на хуторе Бюхель, о странном увлечении его отца Ионатана алхимией и различными фокусами природы вроде роста «живых» кристаллов или узоров на замерзшем стекле, варьирующих одну и ту же, будто заданную кем-то, схему. Затем разговор заходит о родном городе Л. А. Кайзерсашене, совершенно тождественном самому себе, каким он был столетия назад. Так и кажется, пишет Цейтблом, что скоро начнется крестовый поход детей, загорятся костры ведьм. Но о чем бы ни шла речь, начинают проступать сквозные мотивы, важные не столько для описанных предметов, сколько для фигуры главного героя и потаенного замысла автора. Л. А. поступает на теологический факультет Лейпцигского университета. И тут же начинаются рассуждения о несовместимости веры и точного знания, на которое претендует теология. Рациональное и внерациональное, разум и не подчиняющаяся ему стихия, притворство мертвой материи, кажущейся живой, системность, упорядоченность, симметрия и разгул инстинктов — это и многое другое, прочерченное автором в различных эпизодах на самом разном материале (например, музыка Бетховена), имеет самое прямое отношение к фигуре героя и к его творчеству. Одно из главных произведений Л. А. — оратория «Apocalipsis cum figuris» — воссоздано в слове особенно впечатляюще. Это предвещание конца, звучание вселенской катастрофы, иронически поданной вместе с тем как нечто привычное, уже захватившее наши дни. Музыка Л. А. — здесь вновь звучат давно намеченные в романе мотивы - и сверхсистемна, и в то же время включает в себя разгул стихии. Адский хохот и чистый детский хор в конце оратории лишь «притворяются» в его музыке различными: «имеющий уши, чтобы слышать» может уловить в них одну и ту же «музыкальную субстанцию дьявольского смеха». Ораторию, как и множество других произведений, Л. А. написал после сговора с чертом. Черт посулил Л. А. творческую силу. Потребность же в ней была рождена тем кризисом культуры, который был одной из подспудно проведенных тем романа. За образом Л. А., комментировал автор, маячила фигура Ницше. Мучительное для Л. А. приключение в публичном доме с гетерой Эсмеральдой, куда студента-теолога заманил таинственный спутник (одно из первых появлений в романе черта), последовавшее заражение сифилисом, головные боли, церебральный паралич, приведший в итоге к умопомрачению, как бы «цитировали» жизнь Ницше. Но главное было в соответствии более глубоком. Именно Ницше утверждал относительность для современности какого бы то ни было всеохватывающего смысла, правды, истины, на которую мог бы опереться художник. Он показал огромную роль инстинктивного, «дионисийского» в человеке и истории, поколебав доверие к духу.