Гумилев прожил очень яркую, но короткую, насильственно прерванную жизнь. Обвиненный в антисоветском заговоре, он был расстрелян. Погиб в творческом расцвете всеми признанный Поэт. И только в 1987 г. стало возможным открыто сказать о его невиновности.
Детство и юность. Будущий поэт родился в семье кронштадтского корабельного врача. Учился в Царскосельской гимназии. В 1900—1903 гг. жил в Грузии, куда был послан отец. Здесь в «Тифлисском листке» (1902) опубликовал свое первое стихотворение. По возвращении семьи продолжал обучение, закончив гимназию в 1906 г. А 1905 г. стал годом издания первого сборника стихов Гумилева — «Путь конквистадоров».
Для изучения французской литературы юноша поехал во Францию, но очень скоро покинул Сорбонну, направившись, несмотря на запрет отца, в Африку. За первым посещением этой страны (1907) последовало в период 1908—1913 гг. еще три, последнее — в составе организованной Гумилевым этнографической экспедиции (привез много материалов для музея). Цель всех поездок была, однако, чисто творческого характера — «в новой обстановке найти новые слова» (письмо В. Брюсову).
В Первую мировую войну Гумилев добровольцем ушел на фронт, участвовал в самых ответственных операциях, за мужество был награжден двумя Георгиевскими крестами. В мае 1917 г. уехал по собственному желанию на Салоникскую (Греция) операцию Антанты. На родину вернулся в холодный и голодный 1918 г. и сразу включился в напряженную работу: преподавательскую, переводческую, редакторскую.
Испытания, нередко смертельно опасные, Гумилев всюду находил себе сам, что не мешало, а, видимо, помогало расцвету его удивительного таланта. После его первой книги последовали одна за другой новые: 1908 г. — «Романтические цветы»; 1910 г. — «Жемчуга»; 1912 г. — «Чужое небо»; 1916 г.— «Колчан»; 1918 г. — «Костер», «Фарфоровый павильон»; 1921 г. — «Шатер», «Огненный столп». Писал он прозу, драмы, вел летопись поэзии, отзывался на явления искусства других стран. Руководил «Цехом поэтов», акмеистической группой.
Ранняя лирика. Редко многообразная деятельность имела единый «нерв». В статье о «Второй книге отражений» Анненского поэт сказал о человеке, который «верит в свое право найти Землю, где можно было бы жить». Такую «Землю» духовного бытия нашел для себя Гумилев.
В своем художественном воображении он свободно «перемещался» в пространстве и времени: Китай, Индия, вольные просторы океана; античный мир, рыцарская эпоха, век географических открытий... Рядом с лирическим героем, «мореплавателем и стрелком», в поэзии Гумилева появилась героиня — Муза Дальних Странствий. Страстный мечтатель, он совершал «путешествия» и в небывалые «земли» — грез, фантазии.
С ранних стихов Гумилев утвердил исключительность своей мечты, спасающей от скуки обыденного существования. В «Романтических цветах» была развита тема «битвы» за небывалую красоту. На этом пути лирический герой смело зовет «смерть любую»:
Я с нею буду биться до конца,
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
Поклонение «сокровищам немыслимых фантазий» своеобразно проявилось в двух стихотворениях (ранее лирической дилогии): «Жираф», «Озеро Чад».
«Озеро Чад» — это рассказ жены «могучего вождя», «дочери властительного Чада», обольстительной жрицы, о своей цветущей жизни на родной, прекрасной земле и угасании на Севере, в Марселе. Образ женщины — одухотворенный символ красоты, душевного здоровья, веры в силу любви. Унижения несчастной во Франции исполнены многозначного смысла. Это обличение и преступлений европейцев против африканских народов, и моральной деградации жителей большого, равнодушного к человеку города, а главное — мучительная мысль о трагической обреченности естественной гармонии (Чада) под напором греховных побуждений чуждых ей завоевателей. Развенчан их мнимый культ поклонения красоте, страстному чувству. Продуманно избрана форма исповеди обманутой дочери Чада. В своей искренности, не зная ограничений, она обнаруживает предельные унижения женщины в безнравственной, жаждущей наслаждений толпе.
В стихотворении «Жираф» иная психологическая ситуация. Грустную, тоскующую возлюбленную лирический герой стремится успокоить «веселыми сказками таинственных стран». Экзотика здесь воспринимается спасением от скуки городов. Вместе с тем в «Жирафе» своеобразно выражена авторская мечта. Она тесно связана с «цветными парусами корабля», «радостным птичьим полетом». Возникает нечто экзотично-прекрасное, подвижное, преодолевающее скудное земное существование, его отрыв от небесной высоты. Таков и есть идеал Гумилева.
«Жемчуга»: поиск страны грез. Дальнейшим развитием романтической мечты отмечен сборник стихов «Жемчуга» (1910). В нем акцент поставлен на трудном поиске ценностей, таящихся вдали от человеческих глаз. Название сборника исходит от недостижимой страны грез: «Куда не ступала людская нога, / Где в солнечных рощах живут великаны / И светят в прозрачной воде жемчуга». Вот почему усилен мотив тягостных испытаний.
В стихотворении «Старый конквистадор» оттенены именно трагические лишения героя. Для того чтобы прославить несгибаемую волю, незапятнанную честь:
Как всегда, он дерзок и спокоен,
И не знал ни ужаса, ни злости.
Волнующее «чувство пути» (Блок) владеет Гумилевым. Цель преследуется высокая — воспеть неостановимое стремление к идеалу — «неотцветшему саду»:
Лучше слепое Ничто,
Чем золотое Вчера!
( «В пути» )
Не случайно «Жемчуга» начинаются «Волшебной скрипкой», где дар музыки раскрыт как чудо творчества и как трагедия испытаний, приводящих к «славной» и «страшной» смерти скрипача.
Гумилев черпал элементы романтической образности в бесчисленных источниках: Библии, литературе разных эпох, мифологии, впитывая древнюю мудрость во имя прославления безоглядного движения своей души к Совершенству. Пожалуй, самое властное влияние на поэта оказывали реальные герои прошлого — путешественники. Немудрено, что поэзия была овеяна романтикой кораблей, парусов, морей.
В небольшом четырехчастном цикле «Капитаны» (сб. «Жемчуга») автор проникает в душевные дерзания своих кумиров, его интересуют прежде всего их личности. Каждое из стихотворений отмечено особым подходом к заветной теме.
Сначала щедро выражено поклонение «быстрокрылым» кораблям и, главное, тем, кто их ведет «меж базальтовых скал и жемчужных». Здесь много образных находок, помогающих понять поведение капитанов на судне. Но все подчинено освещению мужественных характеров:
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
Отсюда — необходимость суровой власти над командой: «Или бунт на борту обнаружив, / Из-за пояса рвет пистолет...» Бунт на корабле для Гумилева — одно из трагических испытаний в плавании. Строгая, чеканная интонация стихов выражает торжественное настроение, вызванное героями, вступившими на «дерзостный путь».
Почти каждое четверостишие второй части цикла закончено восклицанием, потому что появляются реальные капитаны: Гонзальво и Кук, Лаперуз и да Гама, Колумб, вплоть до «могучего Улисса» — и разнообразные переживания охватывают поэта:
Как странно, как сладко входить в ваши грезы,
Заветные ваши шептать имена.
И вдруг догадаться, какие наркозы
Когда-то рождала для вас глубина!
Великие имена пробуждают мысль о «всех, кто дерзает, кто хочет, кто ищет», т. е. прямую связь с творческими влечениями автора. Он лелеет надежду, что есть еще «страны, куда не ступала людская нога...» Но мучительна реакция на это предположение: «Как будто наш мир не открыт до конца!» Динамика развития чувств стремительна: от восхищения до горького разочарования.
Ответом на сомнения становится стихотворение совершенно иного колорита, по-своему выражающее идеал движения вперед. Легкою рукой мастера написана чисто бытовая картина легкомысленных развлечений матросов на берегу. Приказ командира корабля действует на них магически, пресекая «зов дурмана». Ясно проступает своеобразная параллель с волей любого человека, обрекшего себя на самоиспепеляющий поиск. Даже тех областей, которые:
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы.
Поэтические открытия сборника «Огненный столп». После «Жемчугов» с 1912 по 1921 г. вышли в свет еще шесть сборников лирики. Каждый из них — яркое, глубокое открытие утонченных сфер духовной жизни, творчества в том числе. Развитием этих мотивов насыщена посмертная книга Н. Гумилева «Огненный столп», последняя, подготовленная им самим к изданию незадолго до трагической гибели.
Почти каждое произведение «Огненного столпа» воспринимается «жемчужиной», своим словом художник творил это долго искомое им сокровище.
Открывается «Огненный столп» стихотворением «Память». Первая строфа звучит грустным и глубоким обобщением:
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Начальные строки частично повторяются в конце (как бы опоясывая произведение), но уже с новым, горьким оттенком — краткости человеческого существования.
Заключенные в это «обрамление» 13 четверостиший охватывают этапы жизни автора, смысл творчества художника, сущность общечеловеческой памяти и мечты о счастье. Образная мыслеемкость стихотворения удивительна. Для исповеди поэта найдены столь точные и выразительные определения, которые сразу становятся афоризмами. Скажем, ироническая оценка юности и молодости: «колдовской ребенок», словом «останавливающий дождь», «коврик под ногами его — мир». За четко обозначенным фактом всегда ощущается некая внутренняя «емкость». Награждение воина крестами — это одновременно и его свыше вдохновленное душевное прозрение: «святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь». Поэтому (будто неожиданно) раздумчивая интонация исповеди пресекается торжественным признанием высшего назначения поэзии:
Я — угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле;
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах и на земле.
Нигде ранее в стихах Гумилев не писал так ясно о своем служении человеку и человечеству. «Огненный столп» пронизан идеей возрождения мира. «Посредине странствия земного» (так сначала хотел назвать автор книгу) открывается эта нетленная, божественная Истина. С ее высоты печально и критично расценивается даже внутренний человеческий опыт (триптих «Душа и тело»), «мертвые слова», «скудные пределы естества» («Слово»). Поэт ищет в сочетаниях реального и фантасмагорического выражение подлинного духовного подъема в любви («Лес», «Канцона вторая», «Слоненок»).
«Шестое чувство» (воспринимаемое сейчас символом творческого поиска эпохи), может быть, более других стихотворений восхищает высшим откровением, донесенным в сочно-предметных образах. Исходные представления всем давно знакомы (отсюда — лирическое «мы»). Привычные для каждого ценности «влюбленное вино» (вино любви), «добрый хлеб» несовместимы с сокровенными (но тоже любому известными) переживаниями: «розовой зари над холодеющими небесами», «бессмертных стихов». Грустно звучит мотив ограниченности человеческих возможностей. В подтексте стихов возникает мечта о «шестом чувстве», способном «исправить» природу человека. Эта надежда укрепляется свойственным любому живому существу интуитивным предощущением внутреннего перелома.
Поистине нет границ для поэтического зрения Гумилева. Оно и подсказывает веру в близкое преображение:
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.