Рукопись комедии была закончена к 1824 году; на профессиональной сцене была поставлена впервые в 1831 году, а опубликована в 1833-м, с очень серьезными цензурными искажениями. Попробуем взглянуть на знакомых персонажей с высоты накопленного вами историко-литературного опыта.
Читая грибоедовскую комедию, вы наверняка заметили, что в ней нет ни одного бледного, стертого лица, все характеры очерчены резко, у каждого героя, даже самого второстепенного, свой незабываемый тип. И все-таки нет сомнения: все здесь вращается вокруг образа Чацкого, который возвышается над остальными персонажами, противостоит им, а они противостоят ему. Чацкий — герой-одиночка, вечно бросающий вызов миру и вечно терпящий от него поражение. Он пламенный говорун, язвительный обличитель, но никак не деятель, не «герой». Таким был знаменитый русский мыслитель, старший товарищ Пушкина Петр Яковлевич Чаадаев. Отзвук его фамилии слышен в «прозвании» Чацкого, — а в первоначальных вариантах оно и вовсе писалось с оглядкой на Петра Яковлевича — «Чадский». Таким был в молодые годы и литературный товарищ Пушкина Петр Андреевич Вяземский. Таким был и сам Грибоедов.
Автор считал своего героя трагическим проповедником истины в царстве глухих (первоначально комедия называлась «Горе уму»), возвышенным романтическим персонажем, чье пламенеющее слово адресовано не столько фамусовскому миру, сколько зрителю. Чацкий никого, кроме разве что Софии, не хочет обратить в свою веру. Он вещает лишь потому, что дух правды вскипает в нем, заставляя пророчески изрекать истины. И не важно, услышат ли его при этом; главное — чтобы слово правды прозвучало. Его пародийной тенью, сюжетным «двойником» служит Репетилов; он призван своей ничтожностью подчеркнуть масштаб личности главного героя. Все, что Чацкий выстрадал, Репетилов подхватил у моды. Чацкий — одиночка, бросающий вызов безличному обществу, чтобы не потерять собственное лицо. Репетилов — человек «толпы» (вспомните его реплику «шумим, братец, шумим!»). Тайное общество, в которое он входит и о котором сообщает каждому встречному, — всего лишь одна из форм всеобщего безличия; лояльно оно правительству или оппозиционно — никакого значения не имеет.
И потому особенно уничижительна для Репетилова параллель между его отъездом с бала (он приказывает лакею: «Поди, сажай меня в карету, / Вези куда-нибудь!») и финальным монологом Чацкого:
...пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок!..
Карету мне, карету!
Ho кто же в комедии на самом деле противопоставлен Чацкому? Может быть, Молчалин? Да нет, он мелковат для этого. София? Ho она настолько ослеплена Молчалиным, что поневоле проигрывает сравнение с Чацким. Нет, единственный герой, который может встать с Чацким наравне (или хотя бы несколько приблизиться к нему), — это Фамусов. Романтическая личность Чацкого противостоит московскому миру; обыватель Фамусов «растворен» в этом мире, зависим от него. Они находятся на разных полюсах комедии, а ведь именно полюса образуют поле напряжения.
Именно поэтому образ Фамусова строится по законам, прямо противоположным тем, по которым создается романтический образ Чацкого. Чацкий выпадает, выламывается из всех привычных рамок, не вмещается в традиционные театральные амплуа — устойчивый набор ролей, которые соответствуют сценическим данным актера. А роль Фамусова предельно близка к амплуа легковерного отца, обманываемого ветреницей-дочерью.
Фамусов — своеобразный поэт московского застоя. Наиболее патетичный из его монологов восхваляет московские нравы, неизменные век от века. Здесь «по отцу и сыну честь», тут у кого «душ тысячи две родовых, тот и жених»; московских дам можно сей час отправить «командовать в Сенат», московские дочки «к военным людям так и льнут» — «А потому, что патриотки». Особый восторг Фамусова вызывают старички, которые «Поспорят, пошумят... и разойдутся». Знаменитый календарь Фамусова, записи в котором он проглядывает в 1-м явлении 2-го действия, не просто деталь его быта, но свод правил московского миропорядка, основанного не на делах, а на связях. Соответственно бал в фамусовском доме, во время которого Чацкий будет объявлен сумасшедшим, — это маленькая «модель» Москвы, гости Фамусова — князья Тугоуховские с шестью дочерьми, Хлестова, Скалозуб и другие — представляют срез московского общества.
Как положено вдовому московскому барину, Фамусов заигрывает со служанкой дочери («зелье, баловница»), находится в особо тесных отношениях с докторшей-вдовой, которая должна не просто родить, но именно по особому «расчету» Фамусова. И при этом он «монашеским известен поведеньем». Как положено человеку «века минувшего», он страшится новых веяний. Естественно, он порицает французские моды и лавки Кузнецкого моста. В этом он отчасти совпадает с Чацким, обличающим дух подражания. Ho мода для Фамусова — не враг самобытности и самостоятельного русского ума, а всего лишь один из псевдонимов новизны, которую он ненавидит в любых проявлениях, ставя знак равенства между книгами и бисквитными лавками.
Как все центральные персонажи комедии, Фамусов имеет своих «двойников». Идеальный «прообраз» Фамусова — покойный дядя, Максим Петрович. А его сюжетная тень — Молчалин, впитывающий московские традиции, живущий по московским правилам. Поэтому разрыв Фамусова с секретарем может оказаться временным, на что намекает финальный монолог Чацкого:
Вы помиритесь с ним, по размышленьи зрелом.
Себя крушить, и для чего!
Подумайте, всегда вы можете его
Беречь, и пеленать, и спосылать за делом.
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей —
Высокий идеал московских всех мужей...
Что же касается самого Молчалина, то и у него есть свое узнаваемое амплуа. Это амплуа глупого любовника. Молчалинский образ еще ближе к традиционному амплуа, чем образ Фамусова, и еще дальше от идеала романтической личности.
Переведенный Фамусовым из Твери, числящийся «по архивам», но фактически состоящий личным, домашним секретарем «благодетеля», Молчалин неукоснительно следует отцовскому завету (потом точно такой же совет получит от своего отца Павел Иванович Чичиков из поэмы «Мертвые души» Н. В. Гоголя): «угождать всем людям без изъятья — хозяину... Начальнику... Слуге его... Собачке дворника, чтоб ласковой была». В сцене бала (действие 3) он услужливо восхваляет шпица старухи Хлестовой, свояченицы Фамусова, чем заслуживает ее расположение. (Ho не уважение!)
В разговоре с Чацким (действие 3, явление 3) Молчалин формулирует свои жизненные правила: «умеренность и аккуратность»; «в мои лета не должно сметь свое суждение иметь». Эти взгляды полностью совпадают с неписаной московской нормой и «работают» на амплуа «глупого любовника».
Грибоедов всячески подчеркивает, что жизненные устои тверского провинциала Молчалина как нельзя лучше соответствуют правилам московской жизни. Давайте проследим, как развивается один из сюжетных мотивов комедии, — и убедимся в этом. Герои «Горя от ума» (как и положено комическим героям) без конца падают. Чацкий, едва появившись в доме, рассказывает о том, что по дороге «падал много раз». Скалозуб припоминает историю о княгине Ласовой, «наезднице, вдове», на днях разбившейся в пух и «для поддержки» ищущей теперь мужа. Затем, во время бала, Репетилов сообщает о своем падении: «Сюда спешу, хвать, об порог задел ногою / И растянулся во весь рост». Ho только падение Молчалина с лошади (действие 2, явление 7), при вести о котором София лишается чувств, «рифмуется» с «образцовым» падением фамусовского дяди Максима Петровича. Помните?
На куртаге ему случилось обступиться;
Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;
...Изволили смеяться; как же он?
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдругорядь — уж нарочно, —
А хохот пуще; он и в третий так же точно.
А? как по-вашему? по-нашему — смышлен.
Упал он больно, встал здорово...
«Роман» Молчалина с Софией тоже полностью соответствует неписаным правилам московской жизни. Ведь в основе этого «романа» — не страсть и даже не сухой расчет, а привычка неустанно «угождать». Молчалин не надеется заслужить таким образом еще большую благосклонность Фамусова. Напротив, он рискует в результате тайного «романа» потерять расположение покровителя. Ho отказаться от угождения дочери «такого человека» он не в состоянии. И, испытывая неприязнь к «плачевной нашей крале», принимает вид любовника, о каком мечтает София, — платонического воздыхателя, готового ночи напролет читать с возлюбленной романы, слушать тишину и изъясняться на литературно-салонном, «карамзинистском» языке безмолвных жестов и утонченных чувств. (Так что его «молчаливо-говорящая» фамилия указывает еще и на роль влюбленного «молчальника» в сюжете Софии.)
Мы подробно поговорили о том, насколько сложно с точки зрения комедийной традиции построен образ романтической личности Чацкого и насколько подчеркнуто-просто — образ Фамусова. Теперь давайте обратимся к Софии, которая (подобно Чацкому) отнюдь не глупа! Кстати, на это указывает и ее имя, за которым тянется длинный шлейф театральных ассоциаций. София в переводе с греческого означает «мудрая»; в русской комедии эпохи Просвещения это имя могла носить лишь главная героиня, добрая и серьезная девушка, которая после всех злоключений обретала счастье. Вспомните Софью из «Недоросля»: на нее покушается царство глупости; она до конца противостоит миру Простаковых.
Ho Грибоедов вновь отказывается от привычного театрального образа «мудрой Софии» и в корне меняет его. Да, милая 17-летняя дочь Фамусова, после смерти матери воспитанная «мадамой», могла бы стать сердечной подругой Чацкого, могла бы в полном соответствии с традицией бросить вызов затхлому миру фамусовской Москвы. А значит, тоже стать романтической личностью! Недаром Чацкий до своего отъезда в чужие края был героем ее первого отроческого романа... Ho за три года София полностью переменилась. Мир победил ее. Она стала «жертвой» глупых московских привычек и нравов и одновременно жертвой модной русской словесности, карамзинской литературной школы.
Грибоедов, который был убежденным противником «карамзинистов», особенно подчеркивает отрицательную роль новомодного чтения в «погублении» Софии. Она воображает себя сентиментальной героиней «чувствительного» романа. А потому отвергает и чересчур язвительного, не по-московски смелого Чацкого, и традиционно-московского жениха, полковника Скалозуба — ограниченного, но богатого (об этой партии мечтает ее отец). Умело разыграв литературную роль платонического воздыхателя, который готов до рассвета возвышенно молчать наедине с любимой, — в ее сердце находит уголок Молчалин, угодливый секретарь отца.
В итоге ею недовольны все. И Чацкий, который не может поверить, что его София очарована таким ничтожеством, и отец, возмущенный непокорностью дочери. Один винит во всем Москву с ее ретроградным влиянием, другой, напротив, объясняет все влиянием — французским, модами Кузнецкого моста и чтением книг. Оба в какой-то мере правы. София ведет себя то как Юлия из романа Руссо (в сцене падения Молчалина с лошади), то как злобная московская кумушка (во время бала); и над той, и над другой «маской» автор комедии иронизирует.
И потому расплата ждет ее тоже «двойная»: литературная и бытовая.
В финале комедии развеется любовный дурман Софии, рухнет придуманный ею сентиментальный сюжет, а сама она узнает о своем удалении из Москвы.
Именно так строится грибоедовская комедия: чем ближе тот или иной ее герой к фамусовской Москве, тем традиционнее рисунок его роли; чем дальше от нее и ближе к типу романтической личности, тем резче расходится с привычным амплуа.
